23 января на митинге в поддержку Алексея Навального было задержано более 50-ти человек. Около 40 задержанных поместили в изолятор временного содержания на ул. Полины Осипенко, 40, среди которых оказалось, как минимум, четыре женщины. Наш корреспондент Наталья Баранова, которая провела двое суток под административным арестом, рассказала об условиях содержания женщин в ИВС.
Задержание
Я пришла на митинг около 14:07. К этому моменту уже начались задержания. Митингующие скандировали «Позор!», стоя на лестнице у Драмтеатра. Я успела заснять двухминутный ролик и присоединилась к протестующим.
Затем я увидела моего друга, который нёс в руках два государственных флага. Он подошёл и спросил: «Хочешь флаг?». Я согласилась. Формально мы не нарушали ни один закон, для того, чтобы держать в руках российский триколор ни у кого разрешения брать не нужно.
Затем толпа стала двигаться в сторону Студёной горы, но на пути, возле пешеходного перехода, тротуар перегородили сотрудники полиции. Я видела, как некоторые попытались их обойти с разных сторон. Я обратилась к одному из полицейских с просьбой дать дорогу. Он мне сказал: «Обойди!». Хотела их обойти по краю проезжей части, но как только моя нога ступила на дорогу, кто-то резко потянул меня назад.
Меня крепко держал мужчина в полицейской форме за плечо. Я несколько раз задала ему вопрос, кто он и почему меня держит, но ответа не получила. На третий раз он сказал, что он сотрудник полиции и его зовут Хомяков Александр Геннадьевич. Судя по погонам — майор. Он окликнул своего коллегу и они вдвоем меня потащили к автозаку. В этом не было никакой необходимости: я не сопротивлялась и шла сама. Зачем двум взрослым мужчинам было тащить одну девушку — непонятно.
Видео: chesnok.media.
Сразу написала сообщение в ОВД-инфо, что я задержана. В тот момент на часах было 14:20.
Жёны декабристов
В изолятор временного содержания на ул. Полины Осипенко, 40 меня доставили спустя два часа после задержания. Все это время я записывала происходящее в автозаке на диктофон. Там я сидела в узком «шкафу», время от времени в машину сажали новых задержанных. В какой-то момент их стало так много, что было нечем дышать.
В маленькой машине было 15 задержанных. 8 из них стояли в узком проходе. Мы начали буквально задыхаться. Кто-то хотел пить и в туалет. Полицейские никак на нас не реагировали, только иногда на телефонах включали видео с митинга в Москве и смеялись над тем, как задерживают мирных граждан.
Когда нас привезли к зданию ИВС, уже начинало темнеть. Нас по одному вызывали на оформление. Майор полиции потребовала, чтобы я достала все из сумки и карманов и выложила на стол. Вместе со мной в кабинете был молодой парень, у которого в рюкзаке были потные вещи и кроссовки. Он не был на митинге — он шёл со спортивной тренировки. Сотрудник полиции сказал, что в этом разберётся суд, а пока он тут посидит.
Сотрудницу, которая занималась моими вещали, звали Юлия — так к ней обращались другие полицейские. Мне она не представилась и удостоверение не показала. Среди вещей в моей сумке был телефон, наушники, около полутора тысяч рублей наличкой, несколько банковских карт и зубная щетка с пастой. Все это мне сказали оставить в кабинете. Обещали, если мне что-то понадобится в камере, мне отдадут. Затем майор Юлия отвела меня в другую комнату, где провела личный досмотр. На мой вопрос о двух понятых она развела руками — это режимный объект, где я тут двух женщин найду.
У меня срезали веревки с верхней одежды, забрали шнурки и отправили в камеру №5. Там уже находилось две девушки. Обе, как и я, были задержаны на митинге. Одна из них попала в ИВС вместе со своим мужем и сыном, у другой тут был парень. Мой молодой человек Данила Беляков также был в одной из камер. Мы посмеялись между собой: вот мы какие — жёны декабристов, а дальше разговорились на отвлечённые темы.
Мы обсуждали искусство, культуру. Одна из девушек накануне была на выставке картин и делилась впечатлениями. Время от времени к нам в камеру заглядывали сотрудники полиции, просто кричали и хлопали железной дверью. Их ужасно бесило, что мы нормально проводим время, ведь мы здесь для того, чтобы страдать.
Позже к нам зашёл один из сотрудников полиции и приказал мне встать и идти за ним. Так я попала в соседнюю камеру под номером 4. Внешне она ничем не отличалась от прошлой. Две железные лавки одна над другой, в углу — дырка для того, чтобы справлять нужду, рядом раковина с одним краном. На потолке висела камера, направленная именно на это подобие туалета. Обшарпанные стены и деревянный пол.
Там уже была одна девушка, тоже с митинга. Она очень переживала, что её родители не знают где она. Майор полиции заставила её подписать протокол, где было отмечено, что девушка просит никому не сообщать о её задержании.
Она пыталась достучатся до сотрудников и попросить у них позвонить родителям, но никто не приходил. В соседней камере девчонки тоже стучали — их также игнорировали.
Мы с утра ничего не ели. Ужасно хотелось пить. Ужин нам так и не принесли. А воду приходилось пить из крана. Никаких средств гигиены и постельных принадлежностей нам не дали. Мы укутались в свои куртки и попытались уснуть. Время от времени я просыпалась от холода или непрекращающегося стука задержанных, на который никто не реагировал. Так прошла первая ночь.
«Если вы меня будете отвлекать, в суд поедете через неделю»
Утром нас по очереди вывели фотографироваться на фоне ростомера. В тот момент моей сокамернице все-таки удалось выпросить телефонный звонок. Выяснилось, что её родители знали о её задержании и даже приезжали вечером к спецприёмнику. Им сказали, что суд будет в воскресенье и её скоро отпустят. Позже один из сотрудников сказал, что мы ещё посидим, так как суд будет не раньше, чем в понедельник.
В какой-то момент я услышала, как по коридору идёт Данила Беляков и кричит, что его бьют и он объявляет сухую голодовку. Никто из сотрудников полиции на это не реагировал. У меня сжалось сердце. Девушка, с которой я сидела, тоже очень переживала за своего молодого человека. Их привезли в ИВС вместе, и в автозаке у него из уха шла кровь.
К середине дня нас стали по очереди выводить на второй этаж для дачи объяснений. Я сказала, чтобы все брали 51-ю статью Конституции и не свидетельствовали против себя.
Сотрудники ИВС обращались с задержанными очень плохо. Говорили с нами исключительно матом и криком. Часто заставляли выполнять бессмысленные действия, например, собирать все свои вещи, выходить из камеры и сразу же заходить обратно. Иногда к нам заглядывали полицейские и говорили что-то вроде «вот какие у нас девочки сегодня» и громко смеялись. В такие моменты хотелось кричать от бессилия.
Один капитан с издевкой нас называл уменьшительно-ласкательными именами. Однажды я возмутилась: «Товарищ капитан, я вам не Наташенька! Мы не друзья с вами!». На что он картинно закатил глаза и сказал: «Да как же вы все меня достали! Вам то врача, то попить, то передачка пришла… Заткнитесь все! Если я не успею сегодня сделать ваши протоколы, если вы будете все время меня отвлекать, в суд через неделю поедете!».
«Мы должны осознать, что всё, что сейчас с нами происходит — пытка»
Кормили нас очень плохо. Еда была холодная. Чай или хотя бы горячую воду нам не давали. Было слышно, как сотрудники все время на кого-то кричат. Однажды мы услышали, как один из задержанных попросил то ли врача, то ли таблетку. Полицейский на него выругался: «Что ты придумываешь! Ты пил уже сегодня!». «У меня болезнь. Мне надо пить по 17 таблеток в день!», — ответил мужской голос. Но полицейский снова начал материться и кричать.
В заключении время течет очень медленно. Иногда кто-то из задержанных спрашивал у сотрудников, который сейчас час. Могли ответить: «половина второго». Через час на тот же вопрос отвечали «двенадцать дня».
Девушек выводили из камер за плечо или талию. Смысл в этом был только один — унизить. Со всех сторон — решётки, бежать некуда.
Мы часто недоумевали: ну зачем кричать, громко хлопать дверями, трогать нас за тело? В какой-то момент пришло осознание того, что не стоит искать смысл. Я поделилась со своей сокамерницей мыслями: «Мы должны осознать, что всё, что сейчас с нами происходит — пытка. У полицейских только одна цель — чтобы нам здесь было плохо».
«Я тоже смотрел расследование. Я вообще на вашей стороне»
К утру понедельника уже прошло почти 48 часов с момента задержания и нас должны были либо отвезти в суд, либо отпустить. Однако сотрудники ИВС не торопились этого делать. Вместо этого к нам то и дело приходили какие-то люди. Сначала обеспокоенный полицейский заглянул в каждую камеру и выдал по рулону туалетной бумаги и мыло.
Вскоре пришла уполномоченная по правам человека Людмила Романова, вместе с ней полковник, подполковник и ещё какие-то люди. Она осмотрела камеру и спросила, есть ли у нас какие-то жалобы. От удивления мы даже не сразу нашли, что ответить. Нам не дают питьевой воды, мы умираем от холода по ночам, спим на досках, сотрудники полиции все время кричат матом и отпускают непристойные шутки в наш адрес, и она спрашивает, есть ли у нас жалобы?
Я все рассказала: как меня задерживали, как два часа везли, что угрожали без суда на 15 суток оставить. Она с равнодушным видом записала все в блокнот, а стоящий рядом товарищ полковник сказал, что 48 часов, через которые нас отпустят, будет отсчитано с момента прибытия в ИВС. Время указано в протоколе. А когда мне проводили обзорную экскурсию по Владимиру в полицейской машине в течение нескольких часов, я вообще не была задержана. Протокола же нет.
Романова быстро потеряла к нам интерес и с брезгливым выражением лица поспешила покинуть нас. Ей явно было неприятно здесь находиться.
Затем нам принесли пятилитровую канистру воды. Мы с сокамерницей переглянулись. Двое суток морили жаждой, а за час до выхода такая щедрость.
После этого опять пришли какие-то офицеры и стали спрашивать про жалобы. Мы недоумевали. Хватит проявлять видимость заботы, лучше побыстрее отпустите нас отсюда!
Когда нас опять стали куда-то выводить по одному, стало уже смешно. Кто к нам ещё пришёл? Папа Римский? Монахи Шаолиня? В этот раз гостями стали двое красиво одетых мужчин. Увидев меня, шаркающую по коридору, они сочувственно опустили головы: «Ох, у вас даже шнурки забрали, ужас!».
Они поставили стол прямо в коридоре, рядом с камерами задержанных. Один из них предложил присесть. «Наталья, не беспокойтесь. Мы не полиция, мы из администрации». «Из городской?». Один мужчина ответил «да», а другой отрицательно покачал головой. «Так из какой?». «Я из городской, а он из областной». Думаю: надо же, как давно я не видела сотрудников этих двух администраций вместе! «Мы пришли, чтобы провести соцопрос. Вы нам не обязаны отвечать, не переживайте. Мы хотим знать с какой целью вы пришли на митинг, откуда о нём узнали и придёте ли ещё если вдруг чего. Ну, вы понимаете». Я не понимала. Я вежливо извинилась и ушла.
Потом одна из задержанных мне рассказала, что во время её ответов один из мужчин заговорчески к ней наклонился и полушепотом продолжил: «Вы знаете, я тоже смотрел расследование. Я вообще на вашей стороне. Я со всем согласен, что там говорилось. Я сам, когда молодой был, знаете каким революционером был! А сейчас я понимаю, что меня уволят. А мне семью надо кормить. Вы понимаете, ведь административный арест такой удар по репутации! Зачем вам надо это? Подумайте».
Освобождение
Я вышла из ИВС в 15:35. Подполковник, который меня отпускал, сказал, что имеет право меня держать ещё пол часа. В это время меня снимал на камеру какой-то мужчина в гражданском. Я у него спросила, кто он и зачем это делает. От этого подполковник вспыхнул: «Быстрее вещи свои забирай и уходи! Там из-за тебя люди в камерах сидят!». Я проверила все вещи, заметила, что телефон включен, хотя я его точно выключала. На нём стоял пароль, и у полицейских, по-видимому, не получилось его взломать.
Флаг России, с которым меня задержали, в описи моих вещей почему-то не оказался. Его мне не вернули. Попросила копию протокола, но у сотрудников так некстати сломался принтер. Пришлось делать фото на телефон.
Через пару часов я списалась со своей сокамерницей. Она сказала, что с ней всё хорошо, только сотрудники полиции напоследок отпустили в её адрес пару тупых шуточек.
Фото: provladimir.ru.